Поглядев на наручные часы и досадливо поморщившись (видать, время поджимало), офицер наклонился над пленным, что-то ему сказав. Тот презрительно отвернулся, длинно сплюнув в пыль. Гитлеровец коротко, почти без замаха, ударил его по лицу, раскровянив нос, и, схватив за волосы, развернул голову в сторону сгрудившихся сельчан. Снова что-то произнес, скривив тонкие губы в злой гримасе. Стоящий рядом пехотинец демонстративно передернул затвор, уперев ствол карабина в шею парня. А немецкий лейтенант – Кобрин разглядел-таки «лысый» погон на его плече – дал солдатам отмашку.

Двое фрицев подхватили девчонку под руки и отволокли в сторону. Рывком разорвав застиранный сарафан от ворота до пояса, швырнули на землю. Криво усмехнувшись, лейтенант протянул фуражку одному из солдат и сделал к ней первый шаг, расстегивая поясной ремень. Тщетно пытаясь прикрыть руками едва наметившуюся грудь, девчонка засучила голыми ногами, пытаясь отползти. Но стоящий позади пехотинец уперся в худенькую спину сапогом, отпихнув ее обратно. Окончательно осознав, ЧТО сейчас произойдет, девочка… нет, даже не закричала – пронзительно завыла от боли и безысходности. Одна из молодух, видимо, мать или старшая сестра, рванулась вперед в наивной попытке защитить, прикрыть собой. Но напоролась животом на удар прикладом, с оханьем сложившись пополам. Женщину вырвало, что немедленно вызвало новый приступ смеха у пехотинцев и брезгливую гримасу на лице лейтенанта. Намотав рассыпавшиеся длинные волосы на кулак, солдат грубо оттащил ее обратно. Остальные хуторянки дергаться не решились, лишь еще громче заголосили старухи да сгорбленный старик, гневно потрясая корявой клюкой, громко заматерился, смешивая русские и белорусские слова. Не оглядываясь, лейтенант махнул рукой, и пулеметчик, под прицелом которого находились местные, повел стволом. Прогрохотала короткая очередь, и деда отшвырнуло в сторону. Одна из пуль зацепила стоящую рядом старуху, мешком осевшую на вытоптанную землю. Соседка попыталась было склониться над ней, но пулеметчик что-то прокаркал, и над головами прошлась еще одна очередь.

Но все же больше всего Кобрина поразило другое: подбежавший солдат расстелил на земле камуфлированную плащ-палатку, вместе с камрадом перетащив на нее девчонку. Чтобы, значит, господин офицер драгоценные бриджи в пыли и траве не изгваздали, когда станут… ну, понятно чем заниматься. Вот же, твою мать, сверхчеловеки херовы! Сергей коротко скрипнул зубами; рядом сдавленно выругался Зыкин.

* * *

– Ноль, – самому себе приказал комбат. – Поехали, Витя! Лейтенант мой.

Рывком преодолев отделяющие их от противника два десятка метров, Кобрин вскинул автомат. Непривычное оружие – в отличие от товарища, он из «машиненпистоля» так и не пострелял – ответило короткой дрожью отдачи, и голова пулеметчика судорожно дернулась, а тело скрылось за срезом борта. Вторая очередь сбитыми кеглями разбросала в стороны двоих стоящих возле бронетранспортера немцев, увлеченных предстоящим зрелищем. Четвертый, тот, что контролировал пленного, успел обернуться, автоматически отведя ствол «98К» от шеи красноармейца, но автомат уже плеснул огнем, и он тоже мешком осел в пыль. Сползшая каска скрыла обезображенное лицо.

С размаха плюхнувшись на колено, Сергей короткими, с отсечкой в два-три патрона, очередями расстрелял еще двоих. Краем глаза отметив, что атакующий с левого фланга особист благополучно валит свои цели, сменил позицию. Вывернувшегося из-за угловатого борта фрица, оказавшегося с ним лицом к лицу, встретил прямым ударом прикладом под срез каски, коленом отпихнув в сторону нацеленный в живот карабин. На уровне пояса бахнул выстрел, и краем сознания Сергей отметил упругий толчок воздушной волны. Вот зараза, едва не подстрелил! Трофейный автомат – не увесистый «ППД», конечно, но немцу хватило. Оттолкнув ногой зажимающего руками разбитое лицо фашиста, добил его короткой очередью. Итого семь, как и планировалось. Восьмым был лейтенант. Оказавшийся в довольно глупом положении: ремень он уже расстегнул и сейчас держал в правой руке, торопливо нащупывая левой клапан кобуры. А вот это хренушки! За долю секунды преодолев последний метр, комбат сбил его с ног горизонтальной подсечкой и вырубил, угодив носком сапога в висок. Вроде не насмерть, удар контролировал. Поскольку очень хочется с этой сволочью парой-другой фраз переброситься. Пощупал бок: гимнастерку опалило близким выстрелом, но пуля даже не пробила ткань. Повезло.

За спиной глухо бухнуло, и обернувшийся капитан заметил невысокий султан сизого дыма, поднявшийся над десантным отделением бронетранспортера. Отброшенная взрывом створка кормового люка лязгнула о броню, едва не сорвавшись с петель. Да твою ж мать, Витя, ты чего творишь?! У меня ж на эту таратайку такие планы были! Внутри же все равно никого живого, пулеметчика он первым завалил! Перестраховщик, блин…

– У меня все, командир! – Подбежавший Зыкин выглядел донельзя довольным.

– Аналогично, – буркнул Сергей, меняя отстрелянный магазин. – Перезарядись. И недобитков проверь, не люблю, когда в спину стреляют.

– Да я всех положил, не сомневайся, Степаныч!

– Проверь, – с нажимом проговорил комбат, забрасывая на плечо автоматный ремень и вытягивая из кобуры пистолет. Словно решив пристыдить самоуверенного контрразведчика, глухо застонал и заскреб окровавленной рукой один из фрицев, ничком валяющийся возле гусеницы. Бросив на особиста мрачный взгляд (тот смущенно крякнул, также вытащив свой «ТТ»), капитан, не испытывая ровным счетом никаких эмоций, взвел курок и выстрелил немцу в затылок. Затем повторил процедуру с остальными. Зыкин скрылся за бронемашиной, откуда тоже раздались хлопки нескольких пистолетных выстрелов.

Присев на корточки перед раненым, оказавшимся младшим лейтенантом с такими же, как у него самого, малиновыми пехотными петлицами, Кобрин приподнял безжизненно свесившуюся на грудь голову. Да, не повезло парню, та пуля, что едва ему самому бок не продырявила, свою цель все-таки нашла. Хорошо хоть умер сразу, не успев ничего понять – по иронии судьбы, прямо в сердце попало. Опустив взгляд, Кобрин разглядел потемневшую в области пояса гимнастерку. Ага, вот оно что: парнишка-то уже раненым был, то ли пулю, то ли осколок в живот словил. Что ж, как ни цинично звучит, тогда не столь обидно: с таким ранением все равно долго не протянешь. Если б в ближайший час от кровопотери и болевого шока не умер, через сутки-другие его в любом случае перитонит бы добил.

– Ах ты ж, сука! – внезапно заорал где-то за бронетранспортером особист. – Бросай…

Окончание фразы утонуло в раскатистом грохоте винтовочного выстрела, заглушившего слабый хлопок лейтенантского «ТТ». Зыкин сдавленно охнул от боли:

– Твою м-мать!

Кобрин вскочил на ноги, будто подброшенный пружиной. В том, что произошло нечто нехорошее, он нисколько не сомневался. Так и оказалось: не успел комбат обежать броневик, как увидел контрразведчика, прижимающего ладонь к груди. Гимнастерка под пальцами уже успела потемнеть, напитываясь кровью. Пока бежал к товарищу, прикинул, что еще не все потеряно – пуля пробила грудь справа, примерно на ладонь ниже ключицы, так что крупных сосудов повредить не могла. Конечно, и в простреленном легком хорошего мало, но все же шансы у Витьки есть.